Полусказочная-полупритчевая реальность вахтинского вымысла позволила создателям спектакля, творя на сцене «Мастерской» свою Абсолютно счастливую деревню, пойти путем нескрываемой условности, создав спектакль в форме этюдов, сценических зарисовок – предельно условных и предельно открытых для зрительского восприятия. В необычном игровом пространстве соединены подлинная жизнь и фантазия, реальности и сон. Здесь на равных действуют не только бабы и мужики, но и Огородное пугало, Корова или Колодец с журавлем, а главными персонажами являются Река, Земля, Деревня… Герои спектакля существуют на тонкой грани между условностью оформления и подлинностью переживаний, ибо «про абсолютно счастливую деревню – это ведь не повесть и не поэма, это просто песня… И в эту песню ворвалась война…»
“Это трогательный, теплый, тонкий спектакль, каких теперь, пожалуй, и не встретишь… Это спектакль, в котором ощутимы и мудрость немолодого человека, и такое свежее, ясное, острое ощущение жизни, какое бывает только у людей, перешедших определенный духовный рубеж и глядящих на нее немного со стороны… По сути дела, это лирическая исповедь замечательного режиссера Петра Фоменко, поставившего в своей Мастерской этюды по повести Бориса Вахтина “Одна абсолютно счастливая деревня”: спектакль трогателен и прост, насыщен пронзительным ощущением прелести и обреченности бытия…”
Алексей Филиппов, “Известия”
“…Фоменко скупой реализм советской деревни воспел языком поэта язычника”
Майя Одина, “Сегодня”
“Каждый сантиметр игрового пространства Фоменко насыщает театром: вздыбленный мостками пол становится и берегом реки, и фронтовым окопом, и заводским цехом… Пространство быта и символа органично сосуществуют, перетекают одно в другое. Реальное и метафизическое соседствуют просто, без лукавства, поскольку являются естественным отражением духовного строя “абсолютно счастливой деревни””.
Ольга Галахова, “Независимая газета”
“За спектакль “фоменки” и их герои проделывают постепенный путь от одушевления вещей, механизмов, животных, реки к одушевлению человека, одушевлению жизни. От чистой игры – к чистому проживанию. От жизни земной, горизонтальной – к жизни душевной, вертикальной. Именно душевной – не духовной. Духовную оставим идеологам и этикам. А здесь безо всяких заповедей и канонов постигают простые истины о том, что на войну уходят, чтобы с нее вернуться. Что мертвые наши никуда от нас не деваются, они рядом, и любовь не кончается с их смертью. Просто раз уж дано нам жить дальше, мы должны, мы обязаны любить живых. Любовь – единственное оправдание нашей жизни”.
Ольга Фукс, “Вечерняя Москва”
“Вот и все, что сделал Петр Фоменко. Он поставил любимых и любящих людей под нежный фонарь своей памяти. Быт эстетизировал. Искусно сделал безыскусный спектакль. Он перевел прозу на язык театральной поэзии, одну из самых страшных страниц русской истории (войну) – на язык любви, рассказ о смерти – на язык религии, которая гласит, что душа бессмертна, а вослед распятию следует воскрешение… Петр Фоменко поставил, возможно, единственный спектакль современной России, в котором нет ни слова о вере и Боге, но который хочется назвать христианским, потому что в нем разлита Любовь”.
Марина Тимашева, “Первое сентября”